Почему-то весной… она почти физически ощущала это… её томило, нет, не томило!
– её подкарауливало странное ожидание. Чего? Пожалуй, она и сама не знала
ответа… Предчувствие, что должно что-то произойти… непременно – что-то хорошее!
Из года в год она пыталась найти ответ и объяснение, хоть какое-то объяснение
этому чувству! Всматривалась в небо, в рисунки облаков… старалась не пропустить
момент распускания первых листочков из набухших почек. Втягивала всей грудью
свежий воздух, не успевший ещё вобрать в себя летнюю пыль, но уже избавленный от
кристаллов морозца.
Она сама не замечала переход, когда жизнь соскальзывала с отшлифованных,
блестящих от частого использования рельс и начинала замедлять ход, приобретая
неспешность и размеренность движения по какой-то забытой, параллельной ветке…
что за стрелочник, пока она спала, изменял это движение?... Какое-то время
пейзаж оставался знакомым, потом начинался не то изменятся, не то вспоминатся…
этакое дежа вю.
Она пыталась не замечать изменений, делая вид, что ничего не происходит.
Пыталась избегать этого непонятно – и от того немного пугающего – чувства
ожидания.
Повторяла: хватит-хватит-хватит! Пыталась искать то невидимое, что звало и
манило – искать во всём – в книгах, в людях, знакомых и незнакомых, в сочетаниях
цифр, в лепестках распустившейся сирени… Одно время даже думала, что больна – но
врывалось лето, и всё забывалось… Неуёмное огненное лето не оставляло лазеек в
памяти, запихивая кругом свои вездепроникающие лучи.
Давно ли это длилось? Пожалуй, с той весны, когда она впервые прочла «Мастера и
Маргариту». Следующей весной она читала эту книгу вновь, надеясь воскресить и
поймать за хвост то, что в силу юного возраста ещё не умела назвать словами… но…
то ли от того, что это была ДРУГАЯ весна, попытка получилась блёклая и пресная…
или всё перекрыла влюблённость – первая, но, впрочем, все первые влюблённости
похожи… Однако, каждая из последующих вёсен подбрасывала по одному кусочку
паззла в картинку.
Сама она, конечно, этого не ведала и никакой картинки не собирала. Она не любила
паззлы. Но точно ловила момент, когда утром открывала глаза и видела лучик, а
это значило, что дни стали начинаться раньше, когда начинали петь соловьи, когда
зацветала вишня, или что там такое беленькое цветёт?..
В ЭТУ весну… Она забыла, что ДОЛЖЕН прийти момент, когда подкарауливающее
ожидание набросится на неё. Нет, ничего особенного не произошло, удачная защита
диплома и папины связи прочили ей место в крупной московской компании, но она
давно была готова к этому и не считала свой скорый переезд какой-то глобальной
переменой. К тому же, в столице было полно знакомых, среди них и Николай. Кем он
являлся для неё? Её парень? – ей не пятнадцать лет, чтоб так называть мужчин.
Любовник? – слишком цинично… Друг?- возможно, но он не знал, да, если честно, не
особо интересовался тайнами её души… Жених? – с папиной колокольни, возможно…
Она задавала порой себе вопрос, а что будет, если они в самом деле поженятся?
Представляла себя в фате, затем – с коляской, затем – стареющую - с поварёшкой
на кухне… но эти мысли были настолько на краю сознания, что не вызывали в ней
каких-либо эмоций, и она даже не обращала внимания, что самого Николая в них не
было!
И вот, сидя возле уже собранных дорожных сумок, только что нажав «отбой» на
телефоне – вызывала такси на вокзал, ей вдруг захотелось плакать. Даже не
плакать – разреветься! Рыдать! И чтоб её обнимали и гладили по волосам и
называли «моя маленькая девочка»… видимо, от накопившейся усталости, связанной
со сборами, от того, что надо было не забыть сделать массу дел, от выслушанных
слов напутствия мамы, она чувствовала себя опустошённой…
В комнату заглянул отец. Сглотнув подступивший ком, накинула на плечо рюкзачок и
спустилась вслед за отцом к подъехавшему такси.
Ночью в поезде она долго не могла уснуть, хотя все взбалмошные соседи по купе
– суетливая старушка, всё сетовавшая, что «раньше ездить было лучше», мужичок
неопределённых лет, всё искавший компанию или выпить, или хоть сыграть в дурака,
да мамаша с избалованным слюнявым карапузом – уже угомонились и видели десятый
сон. Стараясь не шуметь, вышла в коридор, мимоходом ответив проводнице, что
ничего не нужно, а бледная оттого, что волнуется перед встречей с женихом.
Проводница, обрадованная, что от неё ничего не требуется, гремя стаканами
протиснулась в служебное купе.
А она всё стояла и смотрела невидящим взглядом на повторяющиеся столбы, редкие
далёкие огни… ветер, врывающийся в окно, то ли сушил, то ли высекал слёзы в её
глазах… наконец вернулась в спящий, с притушенными коридорными лампочками вагон,
юркнула на свою верхнюю, случайно смахнув колоду карт, принадлежавшую её соседу
по купе… не стала собирать – вот ещё! – только перебудить всех! Но обратила
внимание на случайно лёгшую лицом вверх карту – червонного короля. Уже лёжа на
своей полке, сквозь окутывающий сон, слышался ей голос бабушки: король червонный
– друг сердечный… дремота подхватывала слова, и под стук колёс пела: сер-деч-ный,
сер-деч-ный…
…Что за стрелочник, пока она спала, изменил движение поезда? Да нет, приехала
она куда надо, и даже вовремя, что тоже неудивительно. И встречали её – как и
договаривались, Николай и её двоюродный брат. Но пока ехали к съёмной квартире,
которая на много лет должна была стать её новым домом, она выглядела немного
ошеломлённой и глуповато улыбалась. .. Николай, видимо, списал это на
впечатления нечастой гостьи столицы и посматривал на неё со снисходительной
улыбкой. А она, сжимая лямочку рюкзака, одновременно сжимала, словно боясь
потерять, наспех записанный на ладошке номер телефона Санька. Того самого, кто
подсунул ей «Мастера и Маргариту», кто утешал её после разочарований первой
влюблённости, и ещё нескольких других, кто наверняка знал, что она не л.юит
паззлы, а любит звуки флейты и рисовать бабочек. Это с ним они застряли на
машине посреди леса, когда она позвонила ему из деревеньки, куда с семьёй ездила
на похороны бабушки – она не умела плакать при ком-то, и после всех обрядов и
поминок её необходимо было остаться наедине со своим горем, и она не нашла
ничего лучше, чем вызвонить из города Санька, и он примчался, как только смог,
но старенькие отцовские «Жигули» подвели, и в ночном лесу она впервые слушала,
как поют соловьи, и рыдала, как ненормальная, а Санёк лишь гладил по волосам
рукой, пропахшей машинным маслом, и солнцем, и ветром, и говорил не слова
утешения, а «моя маленькая девочка»…
А на следующий год, когда она училась на втором курсе, Санёк уехал в Питер со
своей семьёй – соседями её родителей. За наступившей сессией отъезд прошёл
незаметно. Память иногда вытаскивала образ Санька – высокого, улыбающегося – но
она уже почти привыкла , что в жизни нет ничего вечного, и потери друзей
неизбежны, да и жизнь была полна ежедневными событиями. Да, он был ей другом,
соседом, иногда нянькой, иногда жестоким стёбщиком, были моменты, когда за его
острые словечки она ненавидела Санька со всей яростью!
Но почему же, когда они столкнулись в вагоне – он встречал кого-то, и
протиснулся одним из первых – помочь вынести вещи, Николай в этот момент только
подходил к вагону…Почему, неожиданно столкнувшись в давке, отчего объятия
получились крепче обычных дружественных, почему встретившись с его глазами и
даже не успев объяснить свой визит, она оказалась с наскоро записанным номером
на ладошке.. и чувством, что приехала домой…