Он не хотел отпускать себя туда, куда его несло…. Он чувствовал эту тонкую
грань…. Он противился ей. Все его дни на протяжении этой недели были каким-то
кошмаром. Милиция, гараж, наручники, цыгане, аптека, шприц. Милиция, гараж,
наручники, цыгане, аптека, шприц и так с понедельника по пятницу. В пятницу он
нашел в себе силы прогуляться по городу, но тут же нарвался на неприятности.
Его арестовали. Через час выпустили, а еще через час он подрезал «лопатник» в
метро и началось море… Бурное и оранжевое как ему тогда это казалось. Оно было
похоже на кисель, на расплавленный металл, на убийственное желание, на
многочисленные невоздержанные оргазмы, ему хотелось смеяться, но он плакал….
Он не хотел отпускать себя туда, куда его несло…. Он тоже чувствовал, эту тонкую
грань… Он хотел противиться ей. Но ему являлось сознание неизбежного, это было
так прекрасно, что избавляло его от тревоги. Все его часы этого дня были для
него кошмаром. Его мотало из стороны в сторону, оглушало непонятными звуками и
возней, сдавливало и крутило, он кожей чувствовал суету и тревогу, которая
возникала с каждым часом сильнее и сильнее. Тревога это была родом от-туда. То,
что было за гранью, поначалу, он воспринимал как враждебное, но ужасно
интересное. Потом появилась константа покоя и определенности, и вот утром
началось это. Оно было тоже оранжевым и похожем на море, соленым и холодным,
жгло как расплавленный металл, и успокаивало как легкий ветерок в жару. Он
такого контраста ему хотелось смеяться, но боль заставляла его плакать…
Он не помнил сколько времени прошло с того ужасного момента, когда смерть вошла
через до этого не ведомый ей путь - ноздри. Она вонзилась своими белыми
кристалликами ему в слизистую. Он ничего не чувствовал долгое время, холодок тем
временем как бы заглушал потребность чихнуть, прочистить нос, высморкаться.
Белая яркая ослепительная своей красотой и силой вспышка в мозгу, подняла его
руки быстрой реакцией к голове, они терли левую сторону головы, будто что-то
смогли бы сделать. Он терял сознание, глаза закрылись и увлажнились слезами,
колени подкосились, ноги уже не хотели держать это ненужное и раздолбанное тело.
Он увидел свет. Он перенес его туда, куда он так не хотел, за ту грань, которую
он так боялся перешагнуть, но с такой неизбежностью стремился к ней.
Он знал, что все будет хорошо. Но с каждой минутой сознание этого становилось
все тлетворнее и смешнее. Сначала его ноги порвали что-то такое родное и дорогое
для него, но ставшее в данную минуту таким ненужным и слабым, что он не жалел об
этом, но на всякий случай заплакал. Что-то жидкое что сопровождало его все это
время куда-то ушло… Стало труднее дышать, каждый вдох резал его легкие как
ножом, как будто в них поддавали раскаленный песок. Плакать он больше не мог, он
корчил лицо от боли, было жарко и до ужаса тесно. Потом что-то сильное и
неизбежное стало давить его голову с неимоверной силой, оно пульсировало и
билось, сокрашалось и издавало странный, знакомый, но видоизмененный шум. Это
вызывало страх и беспокойство, но как во сне, когда нужно бежать, а ты падаешь и
тебе не хватает силы даже чтобы встать, он не мог даже пошевелиться. Свет ударил
ему в мозг с такой силой , как луч от лазера бьет в глаза кроту. Он чувствовал
новое, это новое было повсюду, новое было везде и оно стало больно и довольно
таки нагло проникать в его сущность. Он пытался освободиться от этого
проникновения, он напрягся, и…яркая белая вспышка ударила в его маленький новый
мозг, он совершил свой первый вдох и издал полный облегчения и привыкания к
новой реальности крик.
Он умер. Сознание покинуло его на рассвете в 4 часа утра. Как его звали уже не
важно.
Он родился. Мир принял его на рассвете в 4 часа утра. Его назвали Дмитрием. У
него не будет отца!